«Стараюсь жить здесь и сейчас»

1 августа 2011

Интервью

«Стараюсь жить здесь и сейчас»

Владимир Юровский, 39-летний потомственный музыкант, один из самых успешных дирижеров российского происхождения, сумевший сделать феноменальную европейскую карьеру, впервые выступил в Петербурге в Михайловском театре — он провел концерт к 50-летию побратимских отношений Дрездена и Санкт-Петербурга.

Фрагменты из опер Вагнера, Рихарда Штрауса, Чайковского, Мусоргского и Прокофьева были исполнены звездами европейской оперной сцены Рене Папе, Нилом Шикоффом, Ирен Теорин, Сергеем Лейферкусом и Еленой Образцовой.

Владимир Юровский рассказал музыковеду Владимиру Дудину, почему ненавидит слово «аккомпанемент» и о чем собирается напомнить симфоническому оркестру петербургской Филармонии, когда приедет снова выступить здесь в декабре.

— Как получилось, что для своего дирижерского дебюта в Петербурге вы выбрали именно Михайловский театр?

— В январе, когда я в Дрездене дирижировал «Иолантой» Чайковского, ко мне обратился господин Ханс-Йоахим Фрай, с которым я был знаком еще в бытность его оперным директором в дрезденской Земперопер лет десять назад. Он рассказал мне о готовящемся концерте к 50-летию побратимских отношений Петербурга и Дрездена.

Я, честно говоря, поначалу отказался, потому что решил, будто речь идет о том, что в простонародье именуется «сборной солянкой». Я сразу заявил, что это не мой формат, я принципиально не дирижирую такого рода концертами, потому что не вижу в них творческого смысла. Но ему удалось убедить меня, что этот проект все-таки гуманистически важен, потому что речь идет о 50-летии побратимства двух колыбелей национальных культур, каковыми для Германии является Дрезден, а для России — Петербург.

Тогда я ответил, что готов согласиться, если буду от начала до конца вовлечен в процесс создания программы, которая будет концептуально соответствовать теме концерта. Затем директор театра Владимир Кехман приехал в Берлин, мы встретились в очень милом старомодном кафе «Сахар и корица», которое находится за углом моего дома, и все решили.

— Что вы слышали об этом театре, прежде чем сюда попасть?

— О Малом театре оперы и балета я слышал очень давно еще от Ирины Богачевой, с кем много лет подряд сотрудничал и в «Метрополитен-опера», и в Париже, когда дирижировал «Войной и миром» Прокофьева и «Евгением Онегиным» Чайковского, и с которой у нас сложились очень хорошие отношения. Но тогда это был другой театр. О переменах в Михайловском театре я узнавал оттуда же, откуда все — из прессы, Интернета. Также с конца 1990 — начала 2000-х годов я был знаком с Петером Феранецем еще в бытность его главным дирижером в Большом театре в Москве. Мы встречались и на Западе. Петер, как только его назначили главным дирижером в Михайловском театре, позвонил и сказал, что приглашает меня дирижировать любой оперой, любой постановкой. Сказать было легко, а вот найти время для того, чтобы реализовать какой-нибудь проект, — трудно.

— Музыка Вагнера и Штрауса, которую пришлось разучивать для торжественного концерта, оказалась под силу оркестру Михайловского театра?

— Да, программа и в самом деле подобралась трудная. Она и для западного бывалого оркестра непростая. Но оркестр, новичок в этих стилях, очень хорошо с ними справился. Главное, им было интересно, они очень серьезно отнеслись к поставленной задаче. Этот оркестр, как оперные оркестры во всем мире, — гибкий.

Но дело в том, что Вагнер, как и Штраус, зачастую в своих операх требуют от оркестра игры симфонической, концертной — к такому типу игры оркестр не привык. Я добивался от коллектива большей детализации даже в «Пиковой даме», казалось бы, хорошо им знакомой. Для композитора, создававшего сочинение, равновелик каждый его элемент, а это часто забывается, тухнет, особенно в оркестровой яме.

Я вообще ненавижу слово «аккомпанемент». Для меня любое сотрудничество с музыкантами, будь то инструменталисты или певцы, — это прежде всего совместное музицирование.

— Вы вернетесь в Петербург в декабре — выступить с оркестром Филармонии.

— Мне предложили выступить в Филармонии еще в 2002 или 2003 году, после чего начался период мучительного поиска дат, затем зал закрывался на реконструкцию. Когда же дата была найдена и обозначена концом декабря 2008 года, у меня нечаянно родился сын, и я отменил все концерты до конца года. Позже в Риме мы встретились с Юрием Хатуевичем Темиркановым, где он с римским оркестром академии «Санта-Чечилия» исполнял Реквием Моцарта. А я с тем же оркестром исполнял в тот же период оперы «Флорентийская трагедия» Цемлинского и «Джанни Скикки» Пуччини.

Темирканов зашел ко мне после концерта, будучи под большим впечатлением от сочинения Александра Цемлинского. На что я и предложил ему сделать программу из музыки этого композитора. В одном отделении прозвучат песни Цемлинского на стихи Метерлинка в исполнении меццо-сопрано Марианны Тарасовой. Очень тонкая музыка где-то между Малером и Штраусом, но очень индивидуальная по языку, по стилистике еще ближе к ХХ веку. В этом же концерте запланированы симфонические фрагменты из сказочной оперы «Гензель и Гретель» Гумпердинка и оперы «Парсифаль» Вагнера. Она хорошо известна петербургскому слушателю по спектаклям Мариинского театра, но нечасто звучит в концертных залах. Тем более в исполнении оркестра петербургской Филармонии, так богатого традициями немецкой музыки.

— Не выветрились у них еще эти традиции?

— А это мы и проверим. Если что-то забылось, поможем вспомнить. Эти традиции уходят в 1920 — 1930-е годы, когда оркестром дирижировали такие дирижеры, как Отто Клемперер, Бруно Вальтер, Фриц Штидри, Эрих Клейбер.

— Вы уже десять лет являетесь художественным руководителем знаменитого Глайндборнского оперного фестиваля. Как вам удалось так основательно войти в его историю?

— Я до сих пор не понимаю, как вписался в историю этого фестиваля, но продолжаю чувствовать себя там очень хорошо. Как и вообще в Англии, несмотря на то что эта страна очень специфическая, и жизнь, особенно для музыкантов, там очень трудная. Государство не выделяет субсидий ни на один из главных оркестров страны — они все существуют на автономных кооперативных началах.

На вопрос о том, почему меня, никому не известного молодого русского музыканта, решили назначить в 2000 году художественным руководителем в Глайндборне, лучше смог бы ответить Джордж Кристи, глава фестиваля (Юровскому было тогда 29 лет. — Прим. авт.). Контракт бессрочный, поскольку фестиваль частный. Но в прошлом году я объявил, что к концу 2013 года оставлю пост художественного руководителя.

Мне в Глайндборне очень хорошо, и подобного места мне будет не найти. Сложностей там преступно мало. Для оперного театра в Глайндборне все так удивительно хорошо отлажено, люди настолько отдают себе отчет в том, что делают, занимаясь своим делом не для галочки, не ради денег, а ради любви к оперному и театральному искусству. Но я считаю, что в этой жизни все так изменчиво и хрупко, что любое привыкание является очень опасным фактором, особенно для творческого человека. В тот момент, когда нам становится уютно и удобно, мы теряем чувство опасности — пропадает острота ощущений, которая необходима. Но я наверняка буду возвращаться в Глайндборн в качестве гостя.

— Когда вы оставите пост в Глайндборне, где останутся ваши вотчины?

— Моей вотчиной останется Лондонский филармонический оркестр, британский Оркестр эпохи Просвещения, продолжится сотрудничество с Берлинским филармоническим, римским оркестром «Санта-Чечилии», оркестром дрезденской Штаатскапеллы, с Российским национальным оркестром. Я открыт разного рода проектам, поскольку стараюсь жить здесь и сейчас и не строить каких-то совсем уж далеко идущих планов.

Владимир Дудин,
«Санкт-Петербургские ведомости»
1 августа 2011