Олеся Петрова: «Своя сцена в родном городе»

25 ноября 2016

Олеся Петрова: «Своя сцена в родном городе»

Мировую известность Олеся Петрова получила после успеха на вокальном конкурсе в Кардиффе в 2011 году. Выстраивая свою международную карьеру, она не часто выступала в родном городе. В этом году для петербургских поклонников певицы приятной новостью стало ее решение присоединиться к труппе Михайловского театра.

— Олеся, вы стали полноправным членом нашей оперной труппы. Насколько сложно переходить к стационарной работе?

— У меня не получается к ней перейти, так как гастрольный график расписан до двадцатого года. Впервые за долгое время так получилось, что эта зима у меня более-менее свободная. Я сказала своему агенту, что Новый год хочу отметить дома. Шесть лет я этот праздник встречала то в Нью-Йорке, то в Барселоне... Поэтому я поставила условия, что до весны меня не занимать, что я хочу быть дома, петь концерты и спектакли в Петербурге. Уже спела «Бал-маскарад» в нашем театре, на очереди «Сельская честь» и «Пиковая дама». Также запланированы выступления в филармонии и в капелле. Но не могу сказать, что привыкаю к оседлой жизни. Остаюсь кочевником, налетающей бурей. Я уже восемь лет существую в таком режиме. Но теперь я официальная солистка Михайловского театра. Мне очень радостно от того, что в родном городе есть своя сцена.

— Нечасто можно услышать жалобы на то, что Новый год приходится встречать в Нью-Йорке или в Барселоне...

— На самом деле, я давно переживала, что не могу часто петь в Петербурге. И мои поклонники давно грызут меня по этому поводу, хотят видеть не только певицей, но и актрисой. Я не звезда, но крепкий профессионал, я стараюсь отдаваться на 150 процентов на каждом спектакле, на каждом концерте. Прекрасно чувствую себя на сцене Михайловского театра. Со многими мы вместе учились, у меня много друзей в оркестре. Давно знакомы с Михаилом Петровичем Татарниковым, мы большие друзья.

— Образ какой героини вы бы хотели показать своим петербургским поклонникам?

— Ох, мечты, мечты... В Михайловском театре я могла петь только Ульрику в «Бале-маскараде» и Бабу-ягу в «Русалке». Теперь будет еще Сантуцца. Это сложная партия для меццо-сопрано, высокая. В принципе у меня большой диапазон, но все-таки центральное, низкое меццо. Но я безумно хотела спеть Сантуццу, и вот сбылось. Вскоре мне предстоит спеть Графиню в «Пиковой даме». Получается, у меня сейчас сплошные дебюты. Помню, когда училась в консерватории, мы делали сцену из «Пиковой дамы» на оперном классе, я пела Гувернантку и Полину, и вот теперь партия Графини. В Петербурге мне бы очень хотелось спеть Шарлотту в «Вертере» Массне. Это божественная музыка, красивая и сложная. Впрочем, Михаилу Петровичу она бы далась легко. Еще одна моя большая мечта — опера «Самсон и Далила». Из героинь русских опер я очень люблю Любашу в «Царской невесте». Это была моя первая роль на сцене консерваторского театра. Еще с удовольствием пою «Орлеанскую деву» Чайковского.

— Если бы была возможность чаще выступать в спектаклях, сократили бы свои концертные выступления?

— Я бы с радостью пересмотрела отношения со своими агентами, если бы репертуар был шире. Но пока у меня до 20-го года есть контракты и работа, которая меня радует. Постоянная смена места, новые знакомства, режиссеры. Я накапливаю опыт, «заполняю свой сундук», он есть у каждого актера или певца — его богатство всегда заметно. С возрастом меняется голос. То, что я пела десять лет назад, сейчас звучит и выглядит совершенно по-другому. Тогда я не могла вложить в роль столько, сколько могу вложить сейчас. Поэтому, наверное, и есть такое понятие, как «певец в лучшей своей форме». Ты взрослеешь, твой голос растет, ты вбираешь в себя каждодневный груз эмоций, переживаний. Каждая мелочь влияет на манеру исполнения, на видение музыки. Та же Любаша, которую я спела в 22 года... Это был мой первый полноценный спектакль, тогда мне казалось, что я здорово спела, была довольна собой. Когда я вышла ту же партию петь с Сергеем Лейферкусом, уже после выпуска, это был совсем другой спектакль.

— Для вас это взросление происходит незаметно, без надломов?

— В 22 года мне казалось, что я вкладываю все сердце, казалось, что чуть ли не плачем пою, и дирижер сопереживает, и все вокруг в слезах. И я думаю: значит, все хорошо, значит, затронула. А в 28 это было совершенно по-другому. Мне многие говорят, что я слишком отдаюсь эмоциям, говорят, что так нельзя, что у меня не хватит ни сил, ни энергии. Я на это всегда отвечаю, что мне всего хватит. Отдаю все, и получать тоже умею.

— После таких слов даже боюсь представить, какой будет ваша Графиня...

— Поскольку сначала предстоит Сантуцца, к партии Графини я еще не приступала. Это очень сложная роль, большая эмоциональная работа. Над Графиней я буду думать после «Сельской чести». В прошлом сезоне я, конечно, познакомилась с партией, чтобы у меня в подсознании где-то крутилась музыка, но по-хорошему я партию Графини еще не знаю. Но я очень быстро учусь.

— Вы только на музыку опираетесь или смотрите на работу старших коллег, мэтров?

— Я не из тех певцов, что не хотят слушать коллег, поскольку опасаются неосознанного копирования. Я никогда не копирую. Иногда я смотрю записи, сравниваю что мне ближе. Играть старую женщину достаточно сложно, но интересно, надо постараться придумать для нее бэкграунд, продумать ее историю.

— У Сантуццы по сравнению с Графиней более живые страсти.

— Сантуцца настолько подавляет себя как личность, она настолько отдалась своей любви к Туридду, что ее унижают, а ей все равно: «главное — люби меня, и даже если ты меня не любишь, моей любви хватит на нас двоих». На разрыв аорты просто. Так, конечно, можно любить, но насколько это правильно? И может ли в любви быть вообще что-то правильно? Кто-то любит тихо, «про себя», настолько это внутри человека. А есть такие, кто любит всем сердцем, во вне. Сантуцца именно такая. Я очень хорошо ее понимаю, но не скажу, что я поступила бы так же в своей жизни. Особая прелесть «Сельской чести» в том, что за это короткое время оперы можно показать героиню очень разной. Она не только страдалица, там есть моменты безумного счастья.